И почему он не удивлен? Так и есть. Девчонка спит на животе, подтянув ногу к груди, а рукой обняв подушку.

Несколько минут Платон просто любуется на такую картину.

Стягивает галстук, бросает его на пол. Туда же улетают пиджак, рубашка и брюки.

Устал до чертиков. Впрочем, не настолько, чтобы не среагировать на торчащую кверху девичью попу.

Мужчина присаживается на край постели. Вера не шевелится, размеренно сопит. Ее длинные, кудрявые волосы разметались по подушкам. Пахомов будто наяву представляет, как наматывает эти волосы на кулак. А после заставляет малышку прогнуться под него. Она обязательно начнет стонать. А он берет ее, сонную и горячую.

Платон трясет головой, будто пес.

Твою мать! И как ему теперь уснуть?

Платон ложится рядом с Верой. Словно нарочно покрывало сбивается в сторону, обнажив стройное бедро и упругую задницу, обтянутую шортами.

— Ну млять, — выдыхает Пахомов.

У него нет сил сопротивляться, потому что тяга к Вере сносит любые предохранители. Ему вообще кажется, что он слетает с катушек в ее присутствии. Он ведь никогда не берет женщину против воли. А здесь в каждом разговоре с девчонкой угрожает, заставляет, провоцирует.

Доходит до того, что он готов взять ее прямо сейчас, даже толком не разбудив.

Нет, надо что-то с этим делать.

Платон медленно считает до десяти и обратно. Не помогает. Соблазнительная и дерзкая девчонка измывается над ним даже во сне. Подсовывает тонкие и изящные руки под подушку и тянет ту немного вниз.

Пахомов охреневает от того, в какой именно позе оказывается девочка.

Лежит с задранной попой, подушка едва ли не под плоским животиком, а ротик приоткрыт, будто манит Платона, сводит с ума, дразнит.

Платон не сразу соображает, что именно делает. А когда соображает — уже поздно отматывать назад.

Член упирается в покатые бедра, будто сам, помимо воли Пахомова, отыскивает правильную позицию.

Пульсирует, давит через ткань трусов и Вериной пижамы.

Чертовы шмотки! Содрать бы их к херам!

Ладони Платон запускает туда, где им и полагается быть. Аппетитная грудь помещается вся, полностью. А сосок Пахомов зажимает меж пальцев, перекатывает, слегка сдавливает.

И толкается в попку членом.

Прихватывает ртом нежную кожу на шейке, гладит языком, подбирается к приоткрытым губкам.

И вновь толчок.

Яйца до боли звенят. Еще чуток, и Платон кончит, настолько сильно он хочет эту девчонку.

— Какого хрена?! — кошкой шипит Вера.

Он теряет бдительность, а потому выпускает ее из захвата.

Вера перекатывается по матрасу и встает на колени, тянется к ночнику, включает свет.

— Ты в себе?! Ты… Да ты… Придурок озабоченный! — шипит Вера.

У Платона сводит челюсть. А ведь Вера права, он ведет себя, как сопливый подросток.

— Скажи еще, что ты сама этого не хотела, — усмехается Пахомов.

— Я тебя ненавижу! — уже громче кричит девчонка.

— Взаимно! — парирует Платон. Хотя, нет, нет в нем ненависти к малышке, а вот жажды обладать ею — полные карманы.

— Не подходи ко мне! Никогда! — Вера швыряет в него подушкой.

— Не больно и хотелось! — врет Платон, и понимает, что Вера это чувствует. Ловит ее взгляд на собственных трусах, под тканью которых вздыбившийся член.

— Чтобы ноги твоей здесь не было!

— Напомнить, чей это дом?

— Да пошел ты!

— Сама пошла!

— Кретин старый!

— Избалованная сопливая девчонка!

Платон и сам повышает голос. Пусть понимает, что криком вопрос не решить. Но терпения у него больше нет. Он ведь не подросток, четко обозначил свои позиции.

А Вера решает его окончательно добить. Замахивается и отвешивает ему звонкую оплеуху.

Платон на секунду приходит в себя. И тут же чувствует, что закипает. Пелена ярости затмевает взор. И он крайне хреново соображает.

— Пусти меня! — во весь голос верещит Вера.

Но Платон уже не контролирует себя. Валит девчонку на матрас, подминает под себя.

Вера не прекращает бороться с ним. Царапает. Кусает. Пытается лягнуть коленом.

— Возраст тебе мой не нравится? Да, девочка? — рычит Платон. — Только вот тебе ценная инфа. Не будешь ты больше ни с кем спать. Только со мной. Уяснила?!

— Чертов деспот! — цедит Вера.

Платон закрывает ей рот поцелуем. А ладонь запускает под упругие ягодицы. Сжимает их пальцами, после тянет ткан пижамных шорт. Заодно и собственные трусы.

Член дергается от нетерпения. Платон направляет его рукой. Гладит по влажным губкам. Они ведь сочатся желанием. А она — вруша!

— Не хочешь ты меня, да?

— Я со всеми так! Понял? Ты не исключение! Я просто трахаться люблю! — выкрикивает Вера, дыша рвано.

Платон бесится. Какого хрена она…?

Блядь! Ну вот… а он-то думал, что она девочка. Нарезал круги вокруг. На метр боялся подойти. Выжидал. Давал время, пока вырастет.

А она…!

Платон цедит маты сквозь зубы. И натягивает девчонку на себя, махом погружается в нее.

Твою ж мать! Как тесно… Как узко в ней… Как кайфово…

Пахомов ощущает, как под его напором преграда рвется, а Вера вонзает в его плечо острый ряд ровных зубов.

Мужчина замирает. Ни ярости, ни злости в нем больше нет. Вернее. Злость есть. Но исключительно на самого себя.

— Зачем ты? Почему не сказала? — бормочет Платон, упирается на локти, чтобы удержать вес тела.

Вера отворачивает голову от него. Платон видит, как истошно колотится венка на девичьей шее.

Видит крупную каплю слезы, что катится по лицу.

— А ты бы поверил? — шепчет девочка.

Платон сжимает челюсть до хруста. Мозгами он все понимает. Понимает, что у малышки сейчас сложный момент, что попался ей в любовники — полный раздолбан. Но желание обладать ею никуда не исчезает. Наоборот, усиливается.

— Я постараюсь осторожно, — обещает он и медленно отстраняется, а после вновь скользит глубже.

Вера морщится от боли. Платон тянется к ее нежному ротику. А пальцами осторожно касается острых сосков, гладит, скользит ниже.

Вера то ли мычит, то ли стонет. Но перестает зажиматься, даже будто разводит бедра, позволяя ему взять ее глубже.

Он перехватывает ее ладошку, жадно целует, переплетает пальцы и отводит за голову.

Вера распахивает глаза и смотрит на него.

Он тонет в этом взоре. И двигается быстрее. Это ему сейчас охренительно, до звона в яйцах, это он дорвался до женщины, которую отчаянно желает уже несколько лет.

А ей все это малоприятно.

Платон дает себе слово, что наступит день, и Вера тоже будет испытывать наслаждение от их близости. Ведь она кончала от его пальцев.

Вера смотрит на него, а он прижимает к ее лбу своим.

Гладит кончиками пальцев нежные складочки. Давит на клитор, растирает.

Дыхание малышки сбивается. Платон пытается замедлить темп, дат себе время, дождаться Веру.

Но тщетно. В несколько толчков он подводит себя к черте.

Сходит с ума о того, как приглушенно выдыхает малышка. Пытается отвернуться от него. А он меняет угол.

Видит, как глаза малышки широко распахиваются, а ее пальчики врезается в его плечи.

Он изливается в нее, кончает мощно, отдавая всего себя ей.

И жадно целует натертые губы. Ловит языком ее гортанный стон. Чувствует, как тесно сжимаются стеночки ее лона на нем.

Платон падает на малышку. Та возмущенно фырчит, словно кошечка.

— Котенок мой, — бормочет Платон и перекатывается.

— Ты меня всю испачкал! — рвано дышит Вера и пытается отстраниться. — Животное!

— Лежи спокойно, — властно командует Платон и подгребает девочку под свой бок.

Закидывает колено на девичье бедро, фиксирует, рукой обнимает за плечи.

— Мне неудобно, — жалуется Вера.

— Потерпишь, — отвечает Пахомов, и ладонью гладит плоский животик, перемазанный его спермой и следами Вериной девственности.

Убойное зрелище.

Платон медленно водит пальцами по нежной коже. Носом трется о девичье плечо.

Черт раздери, как же ему хорошо сейчас! И как же сильно хочется продолжения.