— Господи, Пахомов, ты маньяк, — вздыхает Вера.

Платон гладит ее бедра и ягодицы под платьем, сжимает так, что Вера и сама заводится. К тому же Вера замечает, как натягивается ткань брюк меж ее разведенных в стороны колен.

— Не исключено, — хищно улыбается мужчина и тянет Веру на себя, заставив приблизиться. — Спорим, что ты кончишь первой?

Вера краснеет от кончиков пальцев до корней волос. Ну что за ерунду он вообще говорит?!

Вот только вызов, что плещется в потемневшем взоре, приходится принять. Это ведь ее натура, идти на конфликты и делать все наперекор.

— Спорим, — вскидывает Вера брови и накрывает пальцами внушительный бугор под ширинкой.

Сжимает пальцами. Платон цедит проклятия сквозь зубы, а Вера победоносно улыбается.

— Моя победа будет легкой, Платон Георгиевич, — шепчет Вера в твердые губы.

— Не торопи события, девочка, — возражает Платон.

Без предупреждения его пальцы оказываются под трусиками. Сдвинув их, Пахомов обводит бугорок и тут же мягко вводит пальцы глубже.

Вера дергается, будто от удара током.

— Тише, тише, — бормочет Платон, перехватывает ладонью ее затылок, тянет на себя, с напором раскрывает языком ее дрожащие губы. — Расстегни мой ремень, девочка.

Вера пытается думать, соображать. Но ее тело уже в огне. Им управляет этот безумный, помешанный на сексе, мужчина. Они ведь менее часа назад уже все это проходили. Тело Веры все еще помнит то удовольствие, которое пережила.

Но нет, это вновь случается. И, что самое ужасное, Вере это очень нравится.

Вера с трудом справляется с ремнем, дрогнувшими пальцами тянет за молнию.

Платон вытворяет что-то невообразимое, гладит ее, растягивает, давит. И целует в губы так, будто трахает не только ее тело, но и рот.

Именно трахает, порочно, запретно и пошло.

— Сожми! — требует Платон, когда Вера высвобождает твердую плоть из плена одежды.

Вера хочет взглянуть. Ей сложно ориентироваться наощупь. Потому немного отстраняется, выпрямляет спину. От этого движения пальцы Платона оказываются еще глубже в ней. И громкий стон срывается с ее губ.

— Ты вся мокренькая у меня, — одобрительно шепчет Платон, тянет, не больно, но ощутимо за волосы, заставляет запрокинуть голову. Шея Веры открывается, а жадные губы тут же скользят по чувствительной коже. — Крепче, девочка моя!

Он приказывает ей, а Вера подчиняется. Не может ничего сделать с собой. Руки сами, рефлекторно, двигаются вверх-вниз по твердому члену. Сдавливают, размазывают вязкую влагу в такт мужским стонам.

И совсем некстати Вера понимает, что хочет полного разврата. И ругает себя в мыслях. Она ведь невинности лишилась вчера, а уже стала распущенной настолько, что готова не просто прикасаться к члену, но и (О, боже!) взять его в рот.

Вера двигается в такт глубоким толчкам мужских пальцев. Извивается. Цепляется пальцами за широкие плечи и затылок. А свободной рукой продолжает сжимать бархатистый сверху и каменный внутри член.

— Бля-я-я! — шипит Платон.

Вера плохо соображает, но возмущенно взвизгивает, когда ее тело лишается твердых пальцев.

Платон перехватывает ее за талию, приподнимает, насаживает на себя.

Жаркий и жадный поцелуй глушит повторный стон удовольствия. Вера неистово двигается, ловит нарастающую дрожь, трется, будто озабоченная коша. Платон словно читает ее мысли. Ныряет пальцами под ткань лифа. Оттягивает ее. Высвобождает острый сосок.

— Малышка, кажется, у нас с тобой ничья, — сбивчиво бормочет Платон.

Вера взрывается удовольствием, когда Платон сжимает ее сосок пальцами. Она слышит протяжный стон, а жадный язык облизывает ее губы, сплетается с ее языком. И руки у Платона волшебные, сжимают ее попку, гладят так, что, кажется, Вера больше не вынесет оргазма. Умрет от него.

Девушка, обмякнув, падает на мужскую грудь.

Платон ловит ее, жадно дышит в шею, стискивает руками за талию и бедра.

Вера чувствует, что он все еще внутри. Ощущает, как член мягко скользит в ней, ласкает, уже не давит. Но Вера все равно чувствует нечто невероятное.

— Господи, почему все это происходит со мной? — шепчет Вера, находясь на грани, если не обморока, то беспамятства.

— Это ведь не плохо, — произносит Платон, — мы хотим друг друга. Это нормально.

— Ты друг моего отца. Я на четырнадцать лет младше. Разве тебе интересно со мной? Очнись, Пахомов, мы утром в грязи валялись!

— Нам просто надо привыкнуть друг к другу, притереться, — предполагает Платон. — Давай так: я обещаю поменьше командовать тобой. Ты поменьше вредничать и упираться. Вот без этого твоего: ну буду шапку носить, назло маме отморожу уши.

— Бред! Ничего подобного я…, — начинает Вера, но осекается, — Реально перестанешь командовать?

— Совсем не перестану, такой уж у меня характер, — усмехается Платон.

— Не уверена, что что-то получится, — сомневается Вера. — Мы слишком разные.

— Малышка, зато мы на тысячу процентов совместимы в сексе, — заявляет Платон, — поверь старику.

— Тоже мне старик нашелся, — бормочет Вера. — Ладно, но учти, родители не должны знать, что мы любовники.

— Идет, — соглашается Платон подозрительно быстро, — и кто нарушает соглашение, тот выполняет любое желание.

— Какое?

— Любое, Вера, — коварно поясняет Пахомов.

Вера фыркает, сползает с мужских бедер, копается в сумочке в поисках пачки салфеток.

— Отвернись, — поджимает губы, когда понимает, что Пахомов пристально наблюдает за каждым ее движением. — На, держи!

Платон берет свежую салфетку и тоже приводит в порядок себя. Вера краснеет в цвет белья, потому что вся эта ситуация похожа на безумие. Нет, сумасшествие. Или и то, и другое.

— Когда ты так краснеешь, мне хочется оттрахать твой ротик, — улыбается Платон, а Вера давится очередным вдохом. — А что такого? Ты охренительно эротично это делаешь.

— Можешь не выражаться, а? — бормочет Вера.

— А ты ничего не хочешь мне сказать? Ответную любезность? — подначивает ее Пахомов, еще и сидит рядом с таким видом, будто они обсуждают цены акций на бирже. — Давай, девочка, откровенно. Я видел, какими глазками ты смотрела на мой член. Представляла, как возьмешь его в рот?

— Заткнись, а! — шипит Вера и отворачивается к окну. Благо, автомобиль уже едет по улицам города и до точки назначения совсем немного времени.

— Ладно, так и быть, — смеется Платон. — Я просто хочу тебя растормишить, малышка. Ты какая-то зажатая.

— Смени тему, — предлагает Вера.

— О чем ты хочешь поговорить? Учти, когда ты выглядишь так, как сейчас, я не о чем кроме, секса, думать не могу, — как ни в чем не бывало, говорит Пахомов, а Вера испытывает два желания: влепить ему пощечину, чтобы замолчал, и взять его чертов член в рот, чтобы тоже замолчал.

Господи, во что она вляпалась? Что с ней не так? Почему она за сутки превратилась в последнюю нимфоманку!

***

Платон выходит из машины первым, придерживает дверь и подает руку Вере. Здесь не угадать, она либо протянет ему свою ладонь, либо вздернет хорошенький носик и гордо откажется от помощи.

Оба возможных варианта подходят. Как поступит Вера, кажется, даже она сама не скажет наверняка.

Пахомов смотрит на девчонку. Невооруженным взглядом видны припухшие губки и немного шальные глаза. Да-а-а, вот так выглядит его малышка после секса! С огромным удовольствием он бы впихнул ее обратно в машину и все повторил сначала.

Должно быть, что-то хорошее он сделал в прошлой жизни. Иначе почему ему судьба подкинула такую женщину-девочку. То она смущена и зажата, то обжигает его желанием. Она одновременно и невинна, и порочна. Убойный коктейль.

— Платье поправь, — бормочет Платон, когда Вера все же вкладывает свою ладонь в его пальцы. — Теперь и охрана знает о твоих красных трусах.

— Да достал ты меня с этим платьем! — шипит Вера.

— Не думал, что ты так быстро захочешь исполнить мое желание, — усмехается Платон, видит на лице девчонки эмоциональную борьбу, понимает, что прямо сейчас Вера хочет открыть ротик и выплюнуть очередную колкость. — Ладно, мое первое желание будет несущественным.